Луч солнца мешал мне наслаждаться сном, и я не хотел просыпаться, потому что только во сне мне было хорошо. Наяву же меня поджидала боль, раскалывалась голова, сильно болела левая рука, а сердце было неповоротливым и таким огромным, что не помещалось в груди и задевало о ребра.
Я не хотел просыпаться, но луч был настойчивым, и я открыл глаза. Эта комната была настолько светлой, что существовать в ней с открытыми глазами было совершенно невозможно, и я смежил веки. Но сознание мое уже залюбопытничало, и я снова осторожно приоткрыл один глаз, затем второй.
Пару минут понадобилось мне, чтобы понять, что комната, которую я вижу, - больничная палата. Высокая кровать, тумбочка с букетом цветов слева, капельница, многочисленные трубочки и проводки, соединяющие меня с какими-то неведомыми предметами, пустые стены. Я решительно не помнил, как здесь оказался, и это незнакомое мне прежде отсутствие представлений о недавнем прошлом было очень неприятным, даже мучительным. Я напрягал память, буквально шевелил мозгами, но так и не вспомнил ничего, что связывало бы меня с этим местом.
Между тем я знал, кто я, помнил, как мне казалось, почти все события своей прошлой жизни, но четкие воспоминания заканчивались первыми неделями мая, а потом события каким-то непостижимым образом медленно таяли, растворялись во времени улыбкой чеширского кота, так что границы между тем, что я помнил, и тем, чего не помнил, размывались, а произошедшее казалось незавершенным. Единственный вывод, который мне удалось сделать, сводился к тому, что со мной, по-видимому, произошла какая-то катастрофа, которая привела меня сюда и лишила части памяти. Промучившись так некоторое время, я устал, и решил больше ни о чем не думать, а просто лежать и греться на солнышке. Это было славно, очень удобно и не требовало никаких усилий.
Дверь отворилась, и в палату вошла дородная женщина, такая цветущая и румяная, что можно было только подивиться, как этой особе удается сохранять столь превосходный вид в наш век дистрофиков, диет и зеленоватых лиц. Лицо ее показалось мне очень знакомым, но я не мог вспомнить, кто это, и досада овладела мной.
- Ой, да вы очнулись, - заулыбалась женщина. – Сейчас за доктором схожу.
- Погодите, объясните мне, где я и как сюда попал. Я ничего не помню.
Говорить у меня получалось плохо, язык совсем не хотел слушаться.
- Вы только не волнуйтесь, вот доктор придет и все вам сам объяснит.
Такая заметная, женщина, такая яркая кожа, и эта улыбка, я видел ее совсем недавно.
- Нет, не уходите, скажите хотя бы, где я видел вас.
Женщина засмеялась.
- Это ж надо, ничего не помнят, а сестру мою забыть не могут.
- Какую сестру?
- Мою сестру Клару. А меня Верой зовут. Мы с ней близнецы, только я вот медсестра, а она пивом торгует. В Елочках, по дороге на Дачный. Так там не только местные, но и дачники все лето ошиваются и знают ее очень хорошо. Она женщина добрая, и в долг дает, и пиво не разбавляет. Вы уже не первый, кто в нашей больнице меня с ней путает. Мы с ней словно на конвейере работаем: у нее, значит, пьют, а в больницу ко мне попадают. А меня вы видеть не могли, вас как привезли, так вы с тех пор без сознания и лежите. Так я за доктором, он вас сейчас осмотрит.
Сестра Клара, румяная, яркая, пиво. Яр-пиво, больше позитива. Карл у Клары, корабли лавировали, красные-прекрасные, шла Саша по шоссе. Я вспомнил все. И румяную Клару, и мужиков, с которыми так и не выпил, но выпью обязательно, и туман на шоссе, и назойливых коз, и красные лодочки Елены Станиславовны, и шпильки Анфисы, и ее саму в белом платье, бегущую ко мне по склону горы. Господи, Игорь, он же умер, я знал это, но только сейчас понял окончательно. У меня больше нет Игоря. Я закрыл глаза, чтобы сдержать мгновенные слезы.
Дверь снова отворилась, на этот раз для молодого мужчины в голубом халате и высокой шапочке.
- Доброе утро, Андрей Евгеньевич, я ваш лечащий врач Валерий Борисович Иноземцев. Позвольте-ка, я осмотрю вас.
- Да скажите же, наконец, что со мной, доктор!
- Секундочку, секундочку
И он уже ловко нажимал у меня за ушами, заставил открыть рот, оттянул нижние веки, послушал пульс, откинул простыню и споро пощекотал меня молоточком, стукнул по коленям, тронул щиколотки. Мне удалось чуть-чуть приподнять голову, и зрелище меня не обрадовало.
- Почему у меня такие худые ноги?
- Разве это худые? Ноги как ноги.
- И руки. Разве у меня были такие руки?
- Ничего страшного, немножко похудели.
- Да когда я успел?
- Пожалуйста, не волнуйтесь.
- Какой сегодня день?
Валерий Борисович помедлил с ответом, и мое неповоротливое сердце упало в живот.
-Воскресенье.
- Так я провалялся здесь уже пять дней?
- Я вас прошу, не волнуйтесь. Вам нельзя волноваться.
- Да как же так, вчера я должен был принимать зачет.
- Не волнуйтесь, вас подменили, мы же сообщили вам на работу.
- Но завтра у меня конференция, пожалуйста, выпишите меня сегодня, я чувствую себя вполне нормально. Сегодня приведу себя в порядок, а завтра утром мне нужно быть в университете.
- Вам решительно некуда торопиться.
- Что вы имеете в виду? Вы что-то скрываете? Да какое сегодня число?!
-Четвертое.
-Четвертое?!
-Только не волнуйтесь.
- Июня?
- Июня.
Тринадцать дней, вот почему у меня такие худые ноги! Я не мог поверить.
- Вы хотите сказать, что я здесь уже две недели?
- Да, почти две.
- Так что же произошло?
- А вы сами, сами что-нибудь помните?
- Да, помню, как покатился вниз камень, и мне стало очень больно. А после не помню.
- Все уже позади, но в вас попала шаровая молния. Как вас угораздило в грозу оказаться на горе, да поблизости от одинокого дерева? Вы что, в школе не учились? Зачем вас туда понесло? Да еще в белом костюме.
Да, с белым костюмом был перебор, мне и тогда это казалось.
- Скажите спасибо вашей племяннице и этому мальчику.
- Мальчику?
- Ну да, жениху вашей племянницы. Это он вызвал скорую помощь и дотащил вас почти до самого низа. Дорогу размыло, машина не могла подняться, а бригада даже пешком не могла влезть в гору, так было скользко. Молодец паренек, а с виду совсем некрепкий.
Так, значит жизнью своей я обязан этому крысунку Коле, больше там некому было оказаться. Но представляю, что стало с моим белым костюмом!
- Вы чудом остались живы, после таких ударов вероятность выжить почти нулевая, но вам повезло. Счастливчик вы, в рубашке родились. Вы были в коме, но у нас были все основания считать, что вы скоро придете в себя. Племянница ваша приходит каждый день, она что-то читает вам вслух, говорит, что это очень важно. Я уже позвонил ей и Ирине Александровне.
- Ирине Александровне? Она тоже приходит?
- Да, часто. Очаровательная женщина. Но вам надо отдыхать. Сейчас придет сестра, кое-какие процедуры. Есть вам пока нельзя, только чуть-чуть чаю. Но постепенно все нормализуется.
- А когда я смогу выйти отсюда?
- А чем вам здесь не нравится? Да вы полежите, полежите, такая красота, тишина, покой, когда вы еще сможете себе такое позволить. Теперь все уже в прошлом, и вы просто отдыхайте, наслаждайтесь отдыхом. Честное слово, я сам иногда просто мечтаю полежать в больнице.
- Что же вы не ложитесь?
- Да кто же мне даст лежать? А вас нам надо тщательно обследовать, но это через несколько дней, когда вы немножко окрепнете. Вы знаете, молния ведь странная штука, она иногда такое вытворяет, что просто диву даешься. Не хотел вам говорить, да ладно, позабавлю вас. У вас на шее, чуть пониже линии волос, осталось изображение того дуба, около которого вы упали. Словно фотография. Сначала мы думали – просто синяк, но потом один наш ассистент рассмотрел в лупу, что там, словно в медальоне, изображено раскидистое дерево, стоящее на вершине горы. Он так заинтересовался, что даже съездил туда, чтобы сравнить. Говорит, один к одному. Да я вам потом покажу увеличенную фотографию. Похоже на татуировку.
- Это у меня навсегда?
- Не знаю, никогда не сталкивался ни с чем подобным, и не читал нигде. Но вы не волнуйтесь, там небольшое пятнышко, не больше пятака, даже красиво. Ну, отдыхайте, а то я заболтал вас совсем. Во вторую половину дня придет невропатолог.
- А сейчас сколько времени?
- Почти полдень.
Валерий Борисович вышел из палаты. Голова моя болела гораздо меньше, и думать почти получалось. Так, меня спас Коля, значит, он прятался где-то неподалеку. Ах да, та тень, которую я видел, это был он, он шел за нами следом, маленький ревнивец. Хорошо, что я тогда не остановился, не прогнал его прочь. Никогда никого не следует прогонять прочь, теперь я это точно знаю. Как же он смог донести меня вниз? Да, парень, конечно, молодец. И Анфиса молодец, приходила ко мне, читала записки Игоря. Хотела вернуть меня к жизни, как в фильмах и книгах. Там обычно говорят, что с теми, кто в коме, следует разговаривать, тогда они приходят в себя. И Ира приходила. Как же они с Анфисой?
Пришла румяная Вера, сделала уколы, поправила подушки, начала поить чаем с ложечки. Чай был совсем бледным, но очень сладким, я в жизни не пил такого сладкого чая.
- Что я инвалид, что ли? Дайте мне чашку.
- Нельзя, вы еще слабенький.
- Дайте.
- Упрямый вы, я посмотрю. Ну, нате.
Она вложила мне чашку в правую руку. Я понес ее ко рту, поражаясь ее тяжести, но нес недолго, рука моя задрожала и опрокинула бы чай, если бы не ловкая Вера, которая мгновенно подхватила чашку, так что и не вылилось ничего.
-Ну, что я вам говорила? Вот всегда вы так, мужчины, не соизмеряете своих сил, потому и умираете раньше.
От чая я так устал, что очень захотел спать. Мои глаза просто слипались, но я боялся их закрыть, чтобы снова не заснуть очень надолго.
- Да вы не бойтесь, теперь с вами все будет в порядке. Спите в свое удовольствие, сон вам только на пользу. Давайте-ка я вас укрою.
И добрая женщина уютно подоткнула мне одеяло, погладила по голове. Я почувствовал себя малышом и прекратил сопротивляться сну. А проснулся оттого, что услышал голоса. Давно мне не приходилось подслушивать чужих разговоров, это было любопытно, и я не торопился открывать глаз.
- Может быть, все-таки разбудить его? Он спит уже почти пять часов
- Нет, не нужно, пускай спит, Валерий Борисович сказал, что ничего опасного, сон обычный.
- Дайте человеку раз в жизни поспать, что вы сразу начинаете панику. Пусть спит, а мы пойдем домой, придем завтра.
- Всегда ты так, Гарик. Думаешь, я не знаю, почему ты торопишься домой? Нет, так нельзя. Человек две недели никого не видел, проснется – и снова один.
- Он уже просыпался один, и слава Богу. Хоть с мыслями немного собрался, привык к своим ощущениям. Я бы лично не хотел проснуться и обнаружить, что на меня кто-то глазеет, человеку комфортнее просыпаться в одиночестве.
- То-то я и смотрю: если я раньше тебя встаю и выхожу на кухню, ты голосишь, как младенец без сиськи. Ира, Ира, куда ты делась!
- Да вы идите, Ирина Александровна, Игорь Алексеевич, я посижу.
-Ты и так устала, детка, все время в больнице, в твоем-то возрасте. Нет, мы тоже побудем. Но радость-то какая, я до сих пор не верю. Думала, Игорь его с собой заберет.
- Ну, что вы говорите?
- Ты даже не представляешь, как они были близки, особенно в юности.
- Смотрите, да он не спит!
- С чего ты взял?
- Веки-то дрожат. Просыпайся, хитрец!
Я открыл глаза.
- Привет, Ира. Здравствуй, Анфиса.
Они заплакали обе, дружно, как по команде.
- Ну, видите, со мной не здоровается, значит, все в порядке. Хватит дуться, чудик.
- Ну, что вы, не плачьте, я жив и здоров.
- Как же, здоров, посмотри на себя, - сказала Ира, утирая слезы.
- Зато ты очень похорошела, Ира. А ты, Анфиса, стала похожа на человека.
- Похорошеешь тут, одна нервотрепка. А Анфисочка, да, она у нас прелесть. Ты должен благодарить ее, они с другом спасли тебя от верной смерти.
Анфиса густо покраснела.
- Я тут ни при чем. Это все Коля.
- А он-то там как оказался?
- Он там просто гулял.
А мне ничего не сказала. Хороша, ничего не скажешь, сразу двух мужчин задействовала.
- Но тебе-то, взрослому человеку, профессору, как пришла в голову такая дурацкая идея? Ночью зачем-то лезть на гору, это ты еще легко отделался, в этом месте с тобой могли сделать все, что угодно. Ну, скажи мне, зачем ты туда пошел?
-Я не помню. А что с моей машиной?
- С машиной все в порядке, целехонькая стоит в гараже. Я отвел и поставил.
Я сделал вид, что не услышал его слов.
- А костюм пришлось выкинуть. Ты вообще молодец – в белом костюме! Я такой грязной вещи ни разу в жизни не видела. Три раза его стирала, но он только из бурого стал серым и форму потерял.
- Да черт с ним, с костюмом. Скажите лучше, когда меня выпишут? Что доктор говорит? Со мной он темнит.
- Все в порядке, если все и дальше будет так же, выпишут через недельку. Ты можешь пожить у нас.
- Я хочу домой.
- Тогда мы с Аллой будем приходить, ухаживать за тобой.
- Только не с Аллой.
- Вот видишь, совсем оклемался. Это точно старик, лучше смерть.
Я опять не услышал Гарика.
- Что вы привязались так к Алле, она отличная баба, столько мне сделала, ладно, не о ней сейчас речь. Валерий Борисович сказал, что сегодня тебе еще есть нельзя, а завтра я принесу бульон из индейки и свежевыжатый сок. Ты есть-то хочешь?
- Совсем не хочу.
- Ты ужасно похудел, но ничего, тебе даже идет. Как ты себя вообще чувствуешь?
- Как-то странно, словно тело не мое.
- Валерий Борисович сказал, что скоро к тебе придут невропатолог и массажист, их специально вызвали, сегодня же выходной.
- Невропатолог?
- Легкая атрофия мышц, ничего страшного.
- Расскажите-ка мне лучше о себе.
- У нас все в порядке.
- А у тебя, Анфиса?
- Все нормально, сессию на отлично сдала.
Я больше ничего не чувствовал к ней, вернее, чувствовал симпатию. Хорошенькая девочка, милая, умница, отличница, с ней приятно разговаривать – и только. Дурман, наваждение, зависимость прошли, развеялись как туман, как дым, и было слегка жаль, что их больше нет. Правильно Ира говорила, что любовь заканчивается сразу, мгновенно. Как удар молнии. А в моем случае даже и не как.
- Это ты молодец. А как с нашим делом?
- Все получилось, Андрей Евгеньевич, все получилось со мной и с Колей, про других я не знаю, вы же даже не сказали мне, кто эти люди.
- Ладно, я сам выясню, когда выйду. А твой вид говорит мне о многом.
- Я счастлива, что случайно оказалась права. Помните: возьмет в руки? Вас и в самом деле взяли и положили на место, наверное, потому что среди семерых вы назвали и свое имя. Тому, кто вершит судьбы, это было, конечно, известно, но я-то об этом заранее и подумать не могла, а вас пыталась убедить, что все будет в порядке. И теперь со стыдом и ужасом думаю о том, насколько легкомысленной я была, какой опасности вас подвергла. Простите меня.
- О чем это вы?
- Да так, пустяки. Ни о каком прощении и речи быть не может, потому что ты ни в чем не виновата. Мне самому всего этого очень хотелось, и я ни о чем не жалею. А ты и в самом деле наперед знала, что все закончится хорошо, это интуиция. Скажи лучше, что ты мне читала?
- Да учебники, я же к сессии готовилась, решила, что вам это пойдет только на пользу.
- Учебники? Неужели я теперь знаю физику и математический анализ?
- Методы оптимизации и дифференциальные уравнения.
- Еще лучше. Теперь буду все оптимизировать, да не просто так, а со знанием дела. А Ньютон в своем завещании всем рекомендовал решать дифференциальные уравнения, уверял, что это полезнейшее из всех занятий. Представляешь, Анфиса, каким был бы мир, если бы все умели решать дифференциальные уравнения? А как там Владик, Ира?
Ира помолчала, по лицу ее снова потекли слезы.
- Владик умер, Андрюша.
- Как?!
- В ту самую ночь, когда с тобой все это произошло, почти в полночь. Тяжелейшее кровоизлияние в мозг, мгновенная смерть. Врачи сказали, от перенапряжения. Саня зашел буквально через несколько минут, собирался уложить его спать, а он мертвый. Мы сначала про него узнали, а уж потом про тебя. Я и перепугалась, думала, и тебе конец, Бог любит троицу.
- Ну, Ирусь, ты даешь!
- Во сколько же это произошло?
- Около полуночи. Саня был весь черный, но теперь понемножку приходит в себя. Дай Бог, может, теперь женится.
- Ира!
- А что, он еще не старик, ему только сорок восемь, что же ему, одному жить? Одному тебе, что ли, можно жениться?
Значит, и Владик избавился от чар, причем окончательно и бесповоротно, навсегда. С гарантией. В палату вошла молоденькая сестричка.
- Посетители, больному нужно делать процедуры. Завтра с утра придете.
- Сестра, ему уже можно бульон?
- Спросите у Валерия Борисовича, он вам все скажет.
- Андрюша, я завтра часиков в одиннадцать приду.
- Нет, приходите попозже. В десять у нас обход, потом у больного процедуры, часикам к двенадцати.
- А можно мы с Колей придем, Андрей Евгеньевич?
- Ну, как же, он мой спаситель, я просто мечтаю поблагодарить его.
- Да, чуть не забыла. Вышла книга Игоря.
И Ира достала из сумочки небольшую темную книгу.
- Теперь у тебя много времени, почитаешь на досуге. Жаль, что он не успел подписать ее тебе. Ну, до завтра, не скучай.
- Не волнуйтесь, ему сейчас будет не до скуки.
Они ушли, а я отдался в нежные, но умелые руки.
Меня и в самом деле выписали через неделю, вернее, через восемь дней, потому что в воскресенье не выписывали. За эти дни я сильно окреп, уже выходил в парк, подолгу сидел на скамейке, удивляясь небу, траве и деревьям. О случившемся со мной я почти не думал, потому что подобно большинству людей не люблю думать о том, чего не понимаю. А не понимал я многого. Не понимал, например, откуда взялась на одиноком дереве напугавшая меня сова, почему пожар возник именно тогда, когда я смотрел на ночной город. Не представлял, каким образом стеклышко от разбитых очков, туфля почти незнакомой мне женщины и клочок козлиной шерсти смогли уложить меня в больничную постель на целых полмесяца. Конечно, перед этим я влюбился в Анфису, наделал глупостей и меня ударила молния, но и без этих предметов каким-то непостижимым образом дело не обошлось.
Неясными были и результаты нашего похода. С Анфисой и Колей все было просто: молодые, дурь пришла и ушла, мистика тут не при чем. Со мной самим все было неоднозначно: вопреки заклинанию, я остался жив, но, как и обещал старинный магический рецепт, освободился от страсти, А вот Владик умер в то самое время, когда я читал заклинание, неужели я виноват в его смерти? Он, конечно, отмучился и Саню освободил, но смерть необратима, а ведь парень мог бы выздороветь. Нет, брать на себя смерть Владика мне настолько не хотелось, что я предпочитал рассматривать все случившееся со мной как результат одновременного свершения редких случайностей, невероятной цепи совпадений, которые нет-нет, да и возникают в человеческой жизни. Тем более что о трех других людях, поименованных мною в заклинании, мне не было известно ничего.
Я гулял по больничному парку, когда меня окликнули:
- Андрей Евгеньевич!
По дорожке ко мне шел Олег с молодой симпатичной женщиной, оба улыбались.
- Здравствуйте, нам сказали, что вы гуляете.
- Здравствуй, Олег. Здравствуйте.
- Вы, кажется, не знакомы? Это Катя, моя жена. Как вы себя чувствуете?
- Отлично.
- Может быть, сядем?
- Давайте вот сюда, на скамейку.
- Как же вы так, в грозу-то попали?
- Да ездил покататься перед сном. В общем, скажу тебе, брат, что ночные катания с девушками до добра не доводят, так что не шали.
- Я и не шалю, хотя иногда сожалею об этом.
Катя нахмурилась, сжала мужу руку.
- Ну, как вам здесь? Врачи не замучили?
- Да ничего, отдыхаю, читаю.
- Скучно, наверное?
- Мне никогда не бывает скучно наедине с собой. А вот по дому сильно соскучился
- А когда вас обещают выписать?
- В понедельник.
- Отдыхать куда-нибудь поедете?
- Вряд ли, хочу побыть дома.
- А мы вот в июле собираемся в отпуск.
Олег помолчал и добавил торжествующе:
- В деревню, к Катиным родственникам.
У Кати зазвонил телефон, и она встала, отошла немного по аллее, стала отвечать:
- Да, завтра смогу. Что я должна взять с собой?
- На работу устраивается.
- Так вы помирились?
-Да. Во-первых, взялась за дело моя умная мама. Посмотрела-посмотрела на мои страдания и стала активно подыскивать мне утешительницу, да так, чтобы до Кати дошли слухи. Во-вторых, теща моя, женщина редкого ума, доступно объяснила своей доченьке, что такие мужья на дороге не валяются. Ну, и Дашка, конечно: « А где мама?» В общем, красавица моя подумала, поскучала, поняла, что мымры ее худосочные не заменят ей дочери и мужа, и пришла с повинной.
- А ты?
- Что я? Я ж ее люблю. Но поставил жесткие условия: прислугу увольняю, а ты идешь на работу. Согласилась на все. Оставили только няню, наши все еще работают, садики сейчас плохие, да и Дашуня к ней привыкла. Так что все в порядке.
- Только теперь уж позиций не сдавай.
- Нет, это исключено.
Вернулась Катя.
- Ну, мы не будем вас больше утомлять, Андрей Евгеньевич. Пойдем.
- Мы там вам в палате кое-что оставили, фрукты, и всякое такое, вы ешьте, пожалуйста, вам нужно поправляться.
Приятный голос, и милое, милое лицо. Хотя встречал я стерв и с ангельскими лицами.
- Спасибо, но я тут и так объедаюсь.
- Выздоравливайте, Андрей Евгеньевич, мы побежали.
- Счастливо вам отдохнуть.
- Спасибо. Отдых нам просто необходим, нас ждут большие дела. Хотим купить Дашеньке братика.
- Олег!
- Что неприличного в том, что я хочу сына? До свидания.
- До свидания.
Я смотрел, как они идут по аллее, красивая, ладная пара, он очень высокий, она всего лишь чуть-чуть пониже его. Они отошли уже достаточно далеко, когда Олег развернулся и быстрым шагом пошел ко мне.
- Андрей Евгеньевич, спасибо вам. Я ведь все знаю, мы с Игорем Алексеевичем после того, как вы попали в больницу, допросили Анфису с пристрастием. Она перепугалась, думала, вы умрете, рыдала, и все нам рассказала. Она думала, что все это шутка, игра. Мы только Ирине Александровне ничего рассказывать не стали. Вы же с самого начала знали, что вам грозит смерть.
- Да ничего я не знал.
- Но там-то вы поняли, что все по-настоящему?
- Не знаю, что и сказать тебе, этого не опишешь словами.
- Вот видите! Я ваш должник на всю жизнь.
Странные люди эти математики, а с виду такие рациональные. Всегда подозревал, что математика мистична. Мнимые числа и трансцендентные уравнения никого до добра не доведут.
- Вот погоди, скоро твоя женушка опять начнет зубки показывать.
- Она вам не понравилась?
- Напротив, очень понравилась. Желаю тебе удачи. И сына.
- Еще раз спасибо. До свидания.
- До встречи.
Так, еще один плюс. Неужто и Любовь Ивановна раздала все свое имущество обездоленным? Я отправился в палату и принялся старательно читать книгу Игоря, я знал ее уже почти наизусть.
Из больницы меня забирали с почестями, которые пристали разве что новорожденным, хотя я был уже вполне в силах добраться до дому самостоятельно. Но Ира, Анфиса и непременная Алла, устроили целое представление, вывели меня под белы руки, усадили в машину, потом, поддерживая, словно инвалида, довели до вылизанной квартиры и тут же стали хлопотать, готовя мне ванну и накрывая на стол. Я не хотел обижать их и, как ангел, сносил все проявления чрезмерной заботы. Я был благодарен им, но они мне жутко надоели.
Но вот, наконец, все осталось позади, я был вымыт, накормлен и уложен в свежую до скрипа постель. Алла, было, вызвалась, подежурить у моей кровати, пока я сплю, но уж тут я не вытерпел, рявкнул, что хочу побыть один. На меня даже не обиделись, а молча ретировались, войдя в положение больного, шарахнутого по голове молнией, а стало быть, нервного.
Как только спасители и кормильцы ушли, я вскочил с постели и стал ходить по квартире, здороваясь с любимыми вещами, по которым так скучал, некоторые даже и поглаживал, брал в руки, рассматривал. Я был счастлив, оттого, что снова здоров и свободен, оттого, что могу пойти, куда захочу, что захочу, сделать. У меня начинался длинный отпуск, сладкая пора безделья, которую я никогда не портил планами или работой. Это было наслаждение – знать, что впереди не мгновенные суббота-воскресенье, а два с половиной месяца ничем не обремененного отдыха. Хорошо, что молния ударила в меня так вовремя, случись это в сентябре, мне пришлось бы почти сразу же после больницы выйти на службу, а теперь ничегонеделание суммировалось, накапливалось, продлевалось, и сейчас, в середине июня, обещало быть блаженно долгим, почти бесконечным. Я буду валяться в постели, читать и изредка гулять.
Звонок в дверь прервал мои сладкие грезы. С мыслью, что это вернулась Алла, я открыл дверь. На пороге стояла Варвара Ильинична с кастрюлькой в руках.
- Андрюшенька, здравствуй, мой хороший, с выздоровлением тебя. Я вот пирожков к твоему приезду напекла.
- Батюшки, Варвара Ильинична, вы нашлись! А мы так переживали!
- Да я и не терялась, Андрюша.
Мы прошли на кухню.
- Ирочка мне сказала, что тебя сегодня выписывают, так я встала пораньше, поставила тесто, так что горяченькие. Смотри, как ты похудел, тебе надо кушать, поправляться. Как же тебя угораздило под молнию-то попасть? Что врачи-то говорят?
- Жить буду.
- А сейчас-то как себя чувствуешь?
- Да совершенно нормально. Давайте-ка я поставлю чайник, и мы попьем с вами чайку. А вы пока расскажите мне, что с вами произошло, я же не знаю ничего. Тут такой переполох поднялся, не могли понять, куда вы пропали. Дверь сломали, а квартира пустая.
- Да со мной такая история произошла странная. Как-то в начале мая звонят мне в дверь. Подруга моя старая приехала, лет пять меня не видела, а тут вот тут решила повидаться. С конфетами пришла, с вином. Дозвониться до меня не могла, телефоны-то уж года три как сменились. Ну, сели мы за стол, она мне про себя рассказывает. На старости лет потянуло ее к земле, сама-то она родом из деревни. Свою городскую квартиру она продала, купила дом в селе неподалеку от города, хороший, со всеми удобствами, с садом-огородом. Живет в свое удовольствие, овощи разводит, цветы, себе и детям. А теперь вот приехала на несколько дней к сыну на юбилей, обо мне вспомнила, зашла. Ну, рассказывает она, значит, нахваливает свое житье-бытье, а я все потихоньку на часы смотрю, потому что скоро мой сериал начинается. Времени все меньше, я сижу как на иголках, ерзаю, она и заметила. Спрашивает: «Ты, Варя, торопишься, что ли, куда?» «Да нет», - говорю, - «сериал вот мой начинается, а я еще ни одной серии не пропустила». Она смотрит на меня как-то необычно, с сожалением, что ли, каким-то и говорит: «Так я, пожалуй, пойду, что ж ты будешь мучиться-то». А я ей: «Ты послезавтра уезжаешь? Давай завтра с тобой встретимся днем, по городу пройдемся. Ты телефон мой запиши». Она записала, и ушла. Мне, конечно, неудобно, но ничего, смотрю, значит, сериал. А уж потом, когда досмотрела, зашла в кухню, а бумажка с телефоном на столе лежит, не взяла она его, значит, обиделась. И тут стало мне стыдно, Андрюша, да так стыдно, что места себе найти не могла. Несколько дней я все думала, и вроде как у меня глаза открылись, Андрюша. Подругу старую практически выгнала, к дочерям не хожу, муж по моей вине из дома ушел. Света белого уже который год не вижу, все в этот ящик дурацкий пялюсь. И тут поняла я, о чем мне дочери с мужем-то говорили. Они ведь незадолго до того собрались все вместе и пришли меня уговаривать лечиться, говорили, что болезнь есть такая, телемания, что ли. А ведь точно, думаю, больна я, больна, тяжело больна. В дурмане живу, в опьянении. Стала я думать, что мне делать. Хотела сначала Ольге позвонить. А потом решила: поеду-ка я к подруге этой своей в деревню, прощения попрошу. Название деревни-то она мне сказала, а дом разыскать можно. В общем, через пару дней собралась, да и поехала. Нашла я ее легко, говорю: «Прости меня, старую дуру, выгнала я тебя из-за глупостей этих». И плачу. А она так посмотрела на меня и сказала: «Поживи-ка ты, Варя, у меня немножко, на природе, воздухом подыши, оглядись вокруг». Я и осталась, а ведь май на дворе, в лесу, на лугах – красотища неописуемая, все живет, растет, пахнет. Я уж и забыла обо всем об этом, не помнила ни запахов, ни красок, а тут все увидела, как в первый раз. Дней десять прожила, приехала, перед дочерями повинилась. Думала, они кочевряжиться будут, да нет, все по-хорошему.
- Я очень рад за вас. Только вот одного не понимаю: как же засов-то изнутри закрытым отказался?
- Так он и снаружи закрывается, у меня ключ-щеколда есть.
- А Оля говорила, что его нет.
- Да я его еще давно нашла. А тут думаю: уезжаю ведь, надо закрыть хорошенько, мало ли что.
- А мы-то все не знали, что и думать.
- Да мне уж рассказали, и дочери, и соседки. Да, уж наделала я переполоху. Только когда я уезжала, то с дочерьми в ссоре была, вроде как не нужна никому, вот и не предупредила. Да и не думала надолго оставаться, надеялась быстро обернуться. А тут вон как вышло. А за день до того, как я вернулась, Марине из милиции позвонили, нашлась, говорят, ваша мама, приезжайте, тело ее заберите, чего ему здесь валяться. Она рыдать, позвонила Оле, отцу, поехали в морг. А там им показали труп женщины огромного роста, толстой-претолстой и моложе меня лет на двадцать. Это как же так можно, Андрюша? Я же маленькая, худенькая, а у них в милиции фотографии были и описание.
- А чего вы от них еще хотели? Хорошо, хоть мужика не всучили.
- И то правда. Так что уже оплакали меня.
- Ну, значит, будете долго жить, примета есть такая.
- Не знаю, долго ли, но жить буду, сколько бы ни осталось, жить, а не перед телевизором сидеть. Хватит уж, почти десять лет проспала. Ты пирожки- то ешь, вот эти мясные, вот эти с капустой. Только переложи их, кастрюльку мне надо забрать. Ты кушай, кушай, а я пойду, Оля должна Димочку привезти, они с мужем в отпуск уезжают, а Димочка у меня побудет. Ты говори, если что надо, в магазин сходить, или по дому прибрать.
- Да я совсем здоров
- Ну, и слава Богу! До свидания, дружочек.
- Всего хорошего, заходите почаще. Я очень рад за вас.
Итак, ее глаза открылись, наваждение кончилось, тьма ушла. Но все это случилось до того, как я побывал на горе. Так что случай с ней не может считаться. Или может? А вдруг в подобных ситуациях нарушаются причинно-следственные связи, и «до» может меняться местами с «после»? Фу, какая чушь! Нет, это уж точно всего-навсего совпадение. Просто совпадение.
Меня отвлек телефонный звонок.
- Андрей Евгеньевич, добрый день. Это Любовь Ивановна, помните меня?
- Как же, конечно помню, еще как! Чем обязан?
- Извините, что беспокою. Мне дала ваш телефон Ирина Александровна. Надеюсь, вы не против?
Похоже, за время моей болезни все эти женщины каким-то непостижимым образом подружились. Никогда не понимал женщин.
-Что за церемонии? Я очень рад, что вы позвонили.
-В таком случае, может быть, вы не будете возражать, если я на минуточку заеду к вам?
- Милости прошу.
- Можно, прямо сейчас? Адрес я знаю
- Конечно, приезжайте, жду.
Она приехала через десять минут, нарядная, спокойная, с огромным пакетом в руках.
- Здравствуйте, это вам.
- Что вы, зачем? У меня все есть.
-Вы очень похудели, вам надо поправляться. Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, просто замечательно. Чаю?
- Нет, я на минутку.
- Тогда давайте хотя бы сядем.
Мы прошли в комнату.
- Я не могла не приехать к вам, Андрей Евгеньевич. Что-то случилось со мной, после вашего визита. Я долго думала, и у меня открылись глаза.
И у этой открылись. Все дамы считают, что мне надо поправляться, и у всех открываются глаза. А я так устал от всего этого, что у меня они просто слипаются.
- Все стало вдруг четко-четко, предельно ясно. И я поняла: дом-то у меня пустой. Жизнь прошла мимо, ничего я не видела, ничего не успела, и ничего у меня нет.
- Но…
- Ничего, ровным счетом ничего. Нет, не пугайтесь, я не буду обременять вас своими жалобами. В общем, я решила уйти от дел и просто пожить на свете, просто пожить. Для начала отправлюсь путешествовать, посмотрю мир, а там жизнь покажет.
И с ней случилось. Все, последняя взятка, игра закончена.
- Я очень рад за вас.
- И я очень рада.
- А как же Михаил?
- Мы с ним объяснились, нам не по пути.
Бедный Гарик!
- Двадцать пятого я улетаю в Швецию, а оттуда - в круиз вокруг Европы.
- Завидую от всей души. Всегда хотел побывать в Швеции.
- А к вам я пришла, чтобы просто поблагодарить. Спасибо, это вы мне помогли.
- Я-то здесь при чем?
- Знаете, как бывает? Вроде что-то уже брезжит в голове, вроде уже о чем-то знаешь, но кто-то сказал слово, всего одно, и все встает по своим местам. Спасибо вам за это слово, вы тогда все мне все объяснили. Но мне пора.
- Не уходите, побудьте со мной.
- Нет, представляю, как за сегодняшний день вам все надоели. Вам надо побыть одному.
Умная, умная женщина.
- До свидания.
- Но вы, пожалуйста, когда вернетесь, позвоните мне, или просто приходите в гости.
- Спасибо, с удовольствием.
Я проводил ее до двери.
- До свидания, Андрей Евгеньевич, поправляйтесь, набирайтесь сил. Слава Богу, впереди целое лето.
- А вам счастливо съездить.
- Спасибо.
Она ушла, а я остался наедине со своей привычной мыслью. Именно об этом я думал всю последнюю неделю, хотя сомнений у меня не было. Я просто обдумывал, что и как. Мысль эта полностью овладела мною, успев родить четкое намерение, и я намеревался сделать это совсем скоро, буквально на днях. Было три, когда я спохватился, начал одеваться. Не через несколько дней, не послезавтра, не завтра, а сегодня, только сегодня, это тот самый день, тот редкий день, когда все счастливо решается, и упускать его нельзя ни в коем случае. День-узел, временная точка сплетения судеб, пусть сегодня переплетется и моя. Из зеркала на меня смотрело бледное, но счастливое и даже помолодевшее лицо. Да, худоба явно пошла мне на пользу. Я тщательно оделся, зачем-то взял с собой паспорт, как будто без паспорта этого сделать было нельзя. Но взял на всякий случай.
Я собирался совершить неосторожный и странный поступок и перед выходом на секунду задержался, в последний раз убедившись в том, что и в самом деле готов так поступить. «Хочу» и «могу» явно присутствовали в букете моих ощущений, находясь в редком согласии друг с другом, и я быстро вышел из дома, взял такси. Рисковать было нельзя, вдруг закружится голова. Заехал на рынок и купил целое море цветов, разных, тех, которые успели предложить мне расторопные цветочницы, столько, сколько поместилось в руках. И красиво получилось, необычно. Розы, васильки, левкои, ромашки, дельфиниум, пионы, разноцветные колокольчики, портулак, резеда, маргаритки – необычная, но чудесная цветочная смесь. Я раньше видел иногда, как дачники везут домой огромные живописные охапки цветов, и слегка завидовал тому, как их много, радовался тому, что они такие разные, и в таком восхитительном беспорядке, и дурманят таким сложным запахом, но сам всегда покупал аккуратные, специально подобранные, организованные по цвету и размеру композиции. Пестрота и хаос сегодняшнего букета, единение вычурного и простого, большого и малого сейчас остро воспринимались как символ буйства и сложности жизни.